𝚉𝙷𝙰𝙼 𝙼𝙰𝙶𝙰𝚉𝙸𝙽𝙴

20/06/2025

ЖУРНАЛ ЖАМ представляет
проект ZHAM ART LAB

🎨 РИСУЕМ ДОБРО ВМЕСТЕ!

Дорогие друзья! Мы создали не просто арт-лабораторию, а настоящую творческую вселенную, где:
- Дети и родители раскрывают таланты
- Профессиональные художники, актеры и кондитеры делятся секретами мастерства
- Герои любимых книг оживают

Стартуем 22 июня в 15:00 с мастер-класса «Лето в Светландии»!

В программе:
• Волшебное чтение отрывков из книги «Сома и Айя»
• Создание картины в смешанной технике
• Эксперименты с цветом – учимся работать с палитрой

✔ Все материалы включены
✔ Подходит для детей от 4 лет и взрослых
✔ Уносите домой готовый шедевр
✔ Сюрпризы для всех участников

Мастер-класс проведет Амалия Оганесян – художник-педагог, магистр МПГУ с 6-летним опытом проведения мастер-классов для детей и взрослых.

Она создает по-настоящему волшебную атмосферу: ее занятия – это путешествие в мир красок, экспериментов и вдохновения, где сочетаются разные художественные техники и нестандартный творческий подход.

«Когда ребенок смело смешивает краски – он учится смелости в жизни», – говорит Амалия. Ее занятия всегда наполнены светом и вдохновением!

📍 Адрес: Библиотека №12 им. И.А. Бунина. Москва, переулок Нововаганьковский, д. 22
📞 Запись: +79651079290
💰Стоимость: 1700 р.

«Краски добра» – где творчество становится волшебством!

Первым 10 участникам – особенный подарок от Сомы и Айи!

#ЛетоВСветландии #ТворчествоСЖам

www.zham.ru

06/06/2025

ГРЕЦИЯ: АРМЯНСКАЯ ДИАСПОРА ОБСУДИЛА С ГЛАВОЙ ДЕЛЕГАЦИИ ЕС ВОПРОСЫ ВИЗОВОЙ ЛИБЕРАЛИЗАЦИИ И БЕЗОПАСНОСТИ

Афины, 6 июня 2025 года — В резиденции главы Армянской Апостольской Церкви в Греции состоялась встреча представителей армянской общины страны с Василисом Марагосом, руководителем делегации Европейского Союза в Армении.

Во встрече приняли участие архиепископ Хорен Аракелян, предводитель Армянской епархии Греции, Мисак Овсепян, уполномоченный по делам диаспоры Республики Армения, а также представители Союза армян Греции.

Ключевые темы переговоров

Участники обсудили широкий круг вопросов, включая:
- Отношения ЕС и Армении, в частности роль Евросоюза в обеспечении приграничной безопасности Армении.
- Проблемы с получением шенгенских виз для граждан Армении и возможные пути их упрощения.
- Миссия наблюдателей ЕС в Армении и ее влияние на стабильность в регионе.

Символический жест

В завершение встречи представитель Союза армян Греции Тигран Галумян вручил г-ну Марагосу памятный подарок, подчеркнув важность диалога между армянской диаспорой и европейскими институтами.

Мероприятие прошло в атмосфере конструктивного диалога, что свидетельствует о заинтересованности обеих сторон в углублении сотрудничества.

Пресс-служба Союза армян Греции

Подписывайтесь на наш Telegram-канал, чтобы быть в курсе главных событий армянской диаспоры: https://t.me/zham_magazine

05/06/2025

04/06/2025

О ЦЕРКВИ, ГОСУДАРСТВЕ И ТРЕЩИНЕ, ВБИРАЮЩЕЙ СВЕТ

Автор: Анна Гиваргизян, главный редактор журнала «Жам». 03.06.2025 г.

I.
Представьте двух древних близнецов, рожденных в пурпуре и ладане на склонах Арарата. Один зовется Церковью – хранительница незримого Града, картограф души, чей язык – обряд и тайна. Другой – Государство – зодчий стен видимых, ткач законов, чья речь – указ и договор. Они шли вековой тропой, то сплетаясь в объятии, то отталкиваясь в гневе, оставляя на камнях Армении шрамы, глубже ущелий Сюника. Когда меч одного касался скипетра другого – рождалась не война, а медленное удушье. Византия, предлагавшая корону в обмен на веру... Арабский халифат, ломавший хребты алтарей... Киликийское царство, где царь и католикос спорили у трона, пока монгольская туча не поглотила и трон, и алтарь. Груз? Груз – это эрозия духа народа, превращённого в поле битвы. Груз – это слепота перед истинным врагом, пока священник и сановник меряются длиной своих жезлов.

II.
Нынешний спектакль у подножия Эчмиадзина – не трагедия, а фарс в духе абсурдистского театра. Патриарх, наследник Григория Просветителя, дважды бросает перчатку Премьеру – «Уйди!». Премьер, в ответ, достает из рукава не меч, а сплетню: «А ты, Святой Отец, разве не отец плотский? Уйди сам!». Зрители – народ – делятся на клики, аплодируя то одному, то другому актёру, забыв, что сцена – их же дом, и скоро рухнет. Почему Церковь должна остаться в своих стенах?

1. Соль Земли или Соль Власти: Церковь – соль, хранящая от тления дух. Бросьте ее в котел политики – она растворится, потеряв вкус Вечности. Ее оружие – молитва, а не ультиматум. Когда патриарх требует голову премьера, он меняет кадило на гильотину.
2. Разделение стихий: Государство – стихия земная, изменчивая, компромиссная. Церковь – стихия духа, устремленная к Абсолюту. Смешение рождает уродца: теократию, где вера оправдывает тиранию, или клерикализм, где священник становится партийным боссом. Обе твари пожирают свободу.
3. Предательство паствы: Вмешиваясь в склоку власти, Церковь дробит свою паству на «лагеря», предает свое единственное предназначение – быть прибежищем для всех в бурях времени, а не генератором новых бурь.
4. Историческая амнезия: История Армении – кровавая иллюстрация: каждый раз, когда Церковь слишком крепко брала в руки скипетр (пусть даже мнимый), она теряла моральный авторитет перед лицом настоящих катастроф, становясь мишенью и соучастником падения.
5. Ловушка для духа: Политика – игра грязи и сиюминутности. Церковь, ввязываясь в нее, пачкает ризы не в метафорической пыли, а в самой настоящей грязи компромиссов и интриг. Ее свет тускнеет до свечки под спудом.

III.
Но фарс имеет и второе действие, гротескное и горькое. Великое недоразумение целибата.

Акт первый: Глубоко не вчера. В апостольские времена, во времена первых католикосов, епископы Армении были отцами в самом буквальном смысле. Женатые, с детьми, они не видели в плотской любви врага духу.
> Григорий Просветитель (302–325) имел двух сыновей – Вртанеса и Аристакеса. Последний унаследовал его престол!
> Саак Партев (387–436), 10-й армянский католикос, с деятельностью которого связано начало перевода Библии на армянский язык, происходил из рода женатых священнослужителей. Его отец, Св. Нерсес Великий, был женатым епископом.
> Мкртич I Хримян (Айрик) (1892–1907) до монашества имел семью, пережил ее трагедию. Его имя «Отец» (Айрик) родилось из любви к пастве.
Святость жила в семьях, как в шатрах патриархов Ветхого Завета. Брак освящался Церковью – без ЗАГСов и бумаг. «Свидетельство светской власти» для венчания – абсурд новейшей истории, признание вторичности благодати перед бюрократией. Жили же люди тысячелетия без штампов – и браки их были святы.

Акт второй: Тень Византии и латинского Запада. XII-XIII века. Медленно, как яд, проникает идеал монашеского отречения для всех высших иерархов. Соборы (Анийский собор XIII века – время разлома) ковали цепи целибата. Аргументы? Чистота служения, подражание ангелам... Красивая, но чуждая армянской земле мистика.

Акт третий: Ныне. Канон зацементирован. Епископ должен быть безбрачен. Но жизнь – упрямый драматург. Появляются «тайные семьи», «духовные чада», известные всем и несуществующие. Театр абсурда: фигура, клянущаяся в безбрачии, и шепот улиц, знающий «племянников». Когда премьер тычет пальцем в эту рану – он вскрывает гнойник векового лицемерия, рожденного навязанным, чуждым идеалом. Церковь, защищая канон, вынуждена защищать и ложь, становясь заложницей.

Эпилог для непонимающих зрителей:
Защищать в этой схватке любую из сторон – все равно что аплодировать в психиатрической лечебнице, где пациенты в папских тиарах и министерских цилиндрах бьют друг друга подушками, набитыми государственными секретами и церковными скандалами. Защищающий Патриарха, требующего голов премьера, защищает клерикальный яд, отравляющий и Церковь, и Государство. Защищающий Премьера, тычущего в личную жизнь Патриарха, защищает тупую клячу, использующую святыню как дубину в подворотне.
Истина же в трещине между ними: в забытом завете разделения. Церковь, вернись к алтарю, к душе, к Вечности, перестань играть в тронные игры. Государство, строй мосты, а не виселицы, и оставь нравственный суд над священником – его совести и его Богу (или истории, если совесть спит). Народ же... Народу видеть этот фарс и плакать. Или смеяться. Чтобы не сойти с ума. Ибо когда патриархи и премьеры дерутся на руинах, плачут всегда нищие духом и телом – те самые, кого и должна собирать Церковь, и кого должна защищать Власть. Но их слезы – лишь дешевый реквизит в этом бесконечном, позорном спектакле.

Церковь, живущая как Церковь — неприкосновенна.
Церковь, играющая в политику — становится мишенью.
Так было. Так есть. Так будет.

21/05/2025

13/05/2025

А вот и обещанное интервью с Arax Mansourian Արաքս Մանսուրյան.

Ее имя — Аракс. Как та древняя река, что несет в своих водах память гор, шепот виноградных лоз и песни потерянных деревень. Но судьба распорядилась иначе — вместо воды она стала течь голосом. Не просто петь — течь, как течение, которое невозможно остановить: из Еревана в Сидней, из детства в зрелость, из прошлого в вечность.

Ее голос — не инструмент. Это мост. Между:
- Землей и небом — когда она поет шараканы, кажется, что слова Нарекаци поднимаются прямо к Богу;
- Жизнью и смертью — как в тот вечер, когда она пела для умирающего Параджанова, и его глаза, тусклые от болезни, вдруг загорелись;
- Памятью и забвением — ведь каждый раз, исполняя Комитаса, она возвращает нам ту Армению, которая в нашей крови.

Но самое удивительное — эта «река» не смывает, а соединяет. Когда она говорит о родителях, переживших Геноцид, ее голос становится тихим-тихим — будто боится разбудить боль. Когда смеется над курьезными случаями из гастрольной жизни — в нем плещется солнечный свет. А когда признается, что за 30 лет в Сиднее так и не выучила толком английский — вы слышите, как где-то далеко шумит Аракс, несущий свои воды через границы.

На ложайтесь чтением и делитесь впечатлениями, это всегда бесценно!

12/05/2025

📎 Впереди НОВОЕ большое интервью с эпической АРАКС МАНСУРЯН. ❤️❤️

АРАКС МАНСУРЯН: ГОЛОС, ШЬЮЩИЙ РАЗОРВАННОЕ НЕБО

Автор: Анна Гиваргизян, главный редактор журнала «Жам». 2025 г.

Он не просто звучит — он связывает. Каждой нотой, каждым вздохом, каждым шараканом, спетым в Сиднее, Токио или Париже, Аракс Мансурян сшивает края разорванного неба — того, что когда-то накрыло предков, вырванных из родных земель. Её голос — не инструмент, а игла, которой она чинит расползающуюся ткань памяти: вдевает в неё крики чаек над Севаном, шепот абрикосовых листьев из садов Западной Армении, плач японской старушки, не понявшей слов, но узнавшей боль.

Этот голос мог бы стать оружием — таким ярким, таким безжалостным к фальши. Но она выбрала быть нитью — тонкой, прочной, невидимой. Той, что десятилетиями тянется через океаны, чтобы связать в единый ковёр: кровь на сцене Сиднейской оперы и кровь, пролитую в 1915-м; слёзы Азнавура в день рождения и слёзы бабушки, которая пекла лаваш на чужой земле; руки Лавинии Бажбеук-Меликян, рисовавшей её портреты при свете свечи, и руки матери, собиравшей виноградные листья для сармы в изгнании.

Когда она говорит «мой дом — Армения», это не метафора. Это шов — грубый, неровный, живой. Как те следы, что остаются на ткани после того, как её много раз рвали и сшивали заново.

О ЕЁ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ
Она могла бы прятаться за величием — но предпочитает смеяться над собой. Рассказывает, как однажды, распевая арию в гримерке, не заметила, что дверь была открыта — и собрала толпу ошарашенных туристов.

Её человечность — в умении быть уязвимой. В том, как признаётся, что до сих пор боится пустых залов: «Там слишком громко слышно, как сердце стучит». В том, как, получив цветы после концерта, всегда ищет глазами самого скромного зрителя — того, кто не подошёл, но смотрел на неё, затаив дыхание.

Даже её строгость с учениками — не профессиональная маска, а материнский инстинкт. Она знает: голос — живой организм. Его нельзя просто «научить» — нужно вырастить, как дерево. Потому заставляет студентов петь гаммы, пока те не заплачут от усталости, а потом обнимает их, как детей: «Теперь ты понял, что такое терпение?»

Её дом в Сиднее — не дворец с позолотой, а мастерская, где на рояле соседствуют ноты Комитаса и детские рисунки внуков. Где вместо театральных афиш на стенах — выцветшие фото родителей. Где в шкатулке хранится камешек с берегов озера Севан.

ПОСЛЕВКУСИЕ
Если бы её жизнь была ковром, как те, что ткали её предки, в нём сплелись бы:
— Шерсть ягнёнка (нежность к ученикам);
— Шёлк (упрямство, с которым она тридцать лет хранит акцент);
— Золотые нити (ноты, которые она дарит миру, как монеты нищему);
— И чёрная пряжа — там, где боль от разлук и незаживающая рана геноцида.

Но главное — этот ковёр не висит на стене. Он стелется под ногами тех, кто слушает её голос, — чтобы даже в чужих странах они могли идти по узорам, вышитым памятью предков.

📎 Впереди моё НОВОЕ большое интервью с эпической АРАКС МАНСУРЯН: https://www.facebook.com/share/p/157usxsPHNL/?mibextid=wwXIfr ❤️❤️

📎 Давнее интервью 𝚉𝙷𝙰𝙼 𝙼𝙰𝙶𝙰𝚉𝙸𝙽𝙴 с оперной дивой на армянском (Беседовала Гаяне Давтян) можете прочитать здесь: http://zham.ru/categories/womans-portrait/153--.-.html

🎨 Портрет Аракс кисти Арутюна Каленца. 1961-62 гг.

www.zham.ru

08/05/2025

Арарат Гарибян — один из выдающихся учёных в области армянского языка второй половины XX века. Границы его научной деятельности обширны: от грабара и истории армянского языка до лексикологии, лексикографии и диалектологии. Он автор учебников и пособий по армянскому языку, выдержавших испытание временем, а также создатель фундаментального «Русско-армянского словаря», сохраняющего актуальность по сей день. Гарибян также организовал издание конкорданса трудов древнеармянских историков. По мнению исследователей его наследия, он был не только выдающимся лингвистом и организатором науки, но и талантливым педагогом-методистом.

04/05/2025

История повторяется: сначала стирают буквы, потом — народ. Арцах становится Нахичеванью. А Нахичевань — уроком: камни молчат, пока живые не закричат.

КРЕСТЫ В ПЫЛИ: КАК УБИВАЮТ ПАМЯТЬ

В Арцахе больше нет армян. Пока мы спорили — десятилетиями, яростно, до хрипоты — как правильнее назвать эту землю: Карабах или Арцах, пока сочиняли трактаты о семантике и тыкали друг другу в глаза цитатами из средневековых карт, пока делили прошлое на «правильное» и «предательское» — Арцах остался без армян. Споры стали дымовой завесой, за которой исчезали деревни. Там, где колокола звонили к литургии, теперь грохочут бульдозеры. Дома, в которых пели колыбельные на грабаре, стали щебнем под колесами грузовиков с полумесяцами. Церкви, пережившие века, теперь — руины с арматурой, торчащей, как сломанные ребра. «Албанское наследие», — говорят те, кто стирает кресты, словно стирают народ. Дети, чьи предки молились здесь, стали беженцами. Старик, державший Евангелие с выцветшими буквами, лежал в канаве у дороги — его тело называли «ошибкой координат».

С 2020 года здесь уничтожено 89 церквей, 22 000 хачкаров. В Шуши колокольню с армянским «Սուրբ» (Святой) перекрасили в узоры азербайджанской вязи, будто камень можно заставить лгать. В Бердзоре церковь Сурб Амбардзум, чей купольный крест освятили в 1998-м, сравняли с землей — её архитектор, Грачья Гаспарян пережил эмоциональный шок, глядя на спутниковые снимки руин. Церковь Святой Богоматери XIII века — теперь просто кадры в пропагандистских роликах. Крепость Шикакар-Караглух — возможно, уже пыль. Хачкары, вырезанные в камне, — разбиты.
А в Шуши исчезла 177-летняя церковь Сурб Ованнес Мкртич, хотя Международный суд ООН требовал остановить вандализм.

Но самое страшное впереди. Вспомните Нахичевань. Там с 1997 по 2011 год стерли с лица земли 108 армянских святынь: монастырь Святого Карапета, кладбище Джуги с 10 000 хачкаров, церковь Святого Степаноса. Бульдозеры работали точечно, словно вырезая раковую опухоль — армянскую память. «Это не война — это методичное убийство истории», — говорят в Caucasus Heritage Watch.

Вопрос, от которого немеет сердце

Как народ, первым вписавший крест в государственность, чьи монахи веками переписывали Евангелия кровью и киноварью, оказался в роли просителя? Почему мы, армяне, должны доказывать, что наша вера — не фантом, а церкви — не мираж, когда их руины всё ещё теплы от последних молитв?

Разве не абсурд — оправдываться за собственную кровь?
— «Да, это наш Сурб Аствацацин, вот архивные фото, вот спутниковые снимки…»
— «Нет, это албанский храм», — отвечают нам, стирая хачкары в пыль.

Апостольская Церковь, пережившая костры персов и ятаганы османов, теперь словно онемела. Где голос Патриарха, когда кресты падают под пилами? Где проклятия в адрес тех, кто превращает алтари в щебень? Молчание — это грех. Или политика? Может, мы стали заложниками дипломатических игр, где даже Бог — разменная монета?

Христос говорил: «Вы — соль земли». Но что делать, когда соль растворяют в лжи?
Мы, чьи предки построили Эчмиадзин, когда Европа ещё приносила жертвы дубам, теперь умоляем ЮНЕСКО: «Посмотрите, вот координаты, вот ещё одна церковь, которую не стало вчера…». Нас слушают, кивают, и… включают фоновую музыку для конференции о толерантности.

Почему грузинские храмы в Абхазии — «трагедия», а армянские в Шуши — «спорная территория»? Почему разрушение синагоги вызвало бы вой заголовков, а крест, сброшенный с купола в Бердзоре, — лишь шепот в Telegram-каналах?

Суд истории или цинизм реальности?

Международное сообщество спит. ЮНЕСКО игнорирует доклады. ООН ограничивается «обеспокоенностью». А в это время Мехрибан Алиева, жена диктатора, чьи бульдозеры стирают Сурб Аствацацин, получает орден Святой Ольги от РПЦ. «За культурную деятельность», — пишут российские СМИ. Ирония горше полыни: руки, подписывающие указы о сносе храмов, теперь украшает крест.

Армения передает в суды доказательства 2000 актов вандализма. Фонд «Гегард» сканирует уцелевшие церкви в 3D, словно предчувствуя их гибель. Но мир молчит. ЕС и США, зависимые от азербайджанской нефти, шепчут: «Диалог, сдержанность, компромисс».

Безумие как последняя правда

С ума можно сойти? Да.
Когда те, кто всячески пытаются стереть армянскую идентичность, теперь учат нас «толерантности». Когда вместо реквиема по Арцаху звучит: «Армения должна проявить сдержанность». Когда Церковь, вместо того чтобы кричать, зовет молиться — но разве молитвами остановят бульдозеры?

Мы забыли, что христианство — это не только свечи. Это меч, отточенный на камне веры. Когда французы жгли соборы, Гюго писал «Собор Парижской Богоматери». Когда рушили Бамианские статуи, мир кричал. А мы? Создаем комитеты. Пишем петиции. Ждем, пока кто-то заметит.

Ответ — в нас.
Если мы перестанем оправдываться — начнем требовать. Если Церковь заговорит — услышат ли её за грохотом нефтепроводов? Пока ответы висят в воздухе, как дым от горящих фресок. Но дым, как известно, разъедает глаза. Может, когда-нибудь мир протрёт их.

P.S. Орден Святой Ольги на груди Алиевой, руины Шуши, молчание РПЦ — всё это звенья одной цепи. История повторяется: сначала стирают буквы, потом — народ. Арцах становится Нахичеванью. А Нахичевань — уроком: камни молчат, пока живые не закричат.

Анна Гиваргизян, главный редактор журнала «Жам». 04/05/25

03/05/2025

С праздником, коллеги! Пишите так, чтобы Вселенная завидовала.

3 МАЯ: ОДА СВОБОДЕ, ХАОСУ И ТЕМ, КТО ВЯЖЕТ СЛОВА В УЗОРЫ

Дорогие собратья по перу и клавиатуре!

Сегодня, в день, когда ЮНЕСКО в 1993 году мудро решила, что свобода печати — это не оксюморон, а идеал, стоит вспомнить: даже райские птицы поют в ритм. История праздника — это баллада о том, как человечество, вечно спотыкаясь о собственные цепи, пыталось выковать из слов зеркало. Но зеркала, как известно, отражают не только свет.

Абсолютная свобода, говорите? Боюсь, это как чай без чашки — обжигает и растекается в хаос. Взгляните, например, на Азербайджан — страну, где журналистика порой напоминает театр абсурда, где факты танцуют лезгинку вокруг костра пропаганды. Там искажают всё так виртуозно, что даже каспийские волны завидуют гибкости местных заголовков. Говорят, один редактор, переписывая речь президента, случайно превратил её в стихи Хафиза — и получил орден. Другой, описав дождь, умудрился восславить хлопковый урожай. Это не цензура — это дзен.

Но шутки в сторону. Журналисты там — как канатоходцы над пропастью: балансируют между тюремной камерой и жаждой сказать. Их статьи — письмена на воде, их микрофоны ловят шёпот сквозь грохот барабанов. Помните: свобода без формы — это вино без бокала. Можно упиться, можно расплескать. Истина требует рамки, как борхесовский «Алеф» требует точки в пространстве.

Суть праздника? Он — напоминание: слова не должны стать ни цепями, ни кнутами. Они — мосты между мирами. Да, некоторые строят из них лабиринты, другие — клетки. Но мы-то с вами знаем: даже в самом безумном нарративе можно отыскать искру. Как писал Довлатов: «Рукописи не горят. Но их можно аккуратно подправить в угоду начальству».

Так выпьем же за тех, кто, смеясь над абсурдом, продолжает плести истории из паутины фактов! За тех, кто, даже танцуя под дудку цензоров, не теряет ритма. И за нас — алхимиков, превращающих чернила в свободу.

С праздником, коллеги! Пишите так, чтобы Вселенная завидовала.

А.Г.
———
🎨 На иллюстрации — я и мои двойняшки, Сома и Айя. Как-то так вышло, что мы решили взять интервью у осенних листьев.

Поинтересовались, не страшно ли им падать с высоты клёновых небес, и не больно ли, когда по ним шагают, будто по персидскому ковру из алых шёпотов.

Полное интервью — а заодно историю о том, зачем затеяли этот разговор — расскажу скоро! Обещаю.

Автор иллюстрации, как многие догадались, — моя бесценная подруга, волшебница кисти Наира Агаронян. Говорят, её краски умеют разговаривать — и, кажется, мы только что это доказали.

03/05/2025

В его песнях слышится звон клинка, вложенного в колыбель, шелест страниц «Нарека», скрип телеги беженцев. Он не просто пел — он высекал искры из камней забвения. Каждая строчка, каждый такт кричали о том, что даже когда родину стирают с карт, её можно сохранить в нотах. Что память — не архив, а живая ткань, и каждый, кто поёт эти песни, становится носителем её ДНК.

КРОВЬ ЭХА ПО ИМЕНИ АЙРИК МУРАДЯН

Автор: Анна Гиваргизян, главный редактор журнала «Жам». 03/05/2025

В одном селе, затерянном среди гор, где камни помнят шепот древних ветров, колыбель новорожденного стала алтарем пророчеств. Бабушка, положив под изголовье веревку, мечтала о крепкой спине внука — носильщика судеб. Отец, оставив священный «Нарек», грезил о мудреце. Дед, вложив кинжал, видел фидаина — воина света. Но мальчик, названный Айрик, словно пергамент, впитал все предначертания, чтобы стать не одним из них, а всем сразу — сосудом, где смешались пыль дорог, чернила книг и сталь сопротивления.

Его голос родился раньше него — в песнях костра, вокруг которого вязали узлы памяти: бабушкины напевы, отцовские сказания, дедовы клятвы. Потом пришло изгнание. Беженцем, с обожженной душой, он унес из Западной Армении, земли предков, что завоевали время и чужие штыки, не пожитки, а звуки: крики чаек Вана, стон земли, оплакивающей своих детей. Тюрьма 1937-го, окопы войны — казалось, сама судьба проверяла, выдержит ли веревка, не потускнеет ли клинок души. Но он возвращался, зашифровывая боль в нотах, превращая истории в мелодии.

В его песнях слышится звон клинка, вложенного в колыбель, шелест страниц «Нарека», скрип телеги беженцев. Он не просто пел — он высекал искры из камней забвения. Каждая строчка, каждый такт кричали о том, что даже когда родину стирают с карт, её можно сохранить в нотах. Что память — не архив, а живая ткань, и каждый, кто поёт эти песни, становится носителем её ДНК.

Его голос, словно река, тек сквозь время. То глухой раскат грома в документальных лентах, то шелест листьев в радиоэфире. Он не пел — воскрешал. Каждая народная песня в его устах становилась порталом: вот крестьянин вяжет снопы под солнцем Арарата, вот девушка плачет у родника, вот фидаин хоронит саблю, чтобы спеть колыбельную. Ученые называли это фольклором. Он же знал — это хроники, написанные кровью и медом.

В 1980-м, когда мир увлекся электрическими ритмами, он основал «Акунк» — ансамбль-исток. Дочь Маро, словно жрица, хранила чистоту мелодий, отсекая чуждые наслоения. «Ктрич Даво», танец-молитва, зазвучал так, будто сам воздух дрожал от узнавания. Айрик Мурадян не собирал песни — он собирал рассыпанные зеркала, в каждом из которых отражалась душа народа.

Он умер в 95, оставив после себя не архив, а лес: 200 песен — деревьев, чьи корни сплелись с подземными реками памяти. Сегодня, когда включаешь запись его голоса, кажется, что где-то там, в горах, все еще горит тот костер. И тени вокруг — не тени, а те, кто пел до него. Они кивают Айрику Мурадяну, хранителю эха, и шепчут: «Спина не подвела». Если бы камни Вана умели говорить, они произнесли бы это имя как молитву.

Он стал мостом между «было» и «есть», между плачем и гимном. Его наследие — не в нотных тетрадях, а в том, как дрогнул голос мальчика из Еревана, впервые услышавшего «Крунк» в его исполнении. Как дрожит земля под ногами танцоров «Акунка», повторяющих па предков. Как эхо его крови, пульсирующее в каждом, кто осмеливается помнить.

www.zham.ru

📸: Найдено в просторах Facebook