06/08/2025
Александр Генис – о правде, войне и русской культуре.
Опыт свободы.
75 лет назад зазвучал голос, который стал символом сопротивления диктатуре – Радио Свободная Европа. Его миссия была простой, но мощной – сохранить надежду и напоминать о свободе тем, кто жил по ту сторону «железного занавеса» под коммунистическим режимом в Восточной Европе. Позже, в 1953 году появился еще один проект – Радио Свобода, специально для вещания на Советский Союз. Тогдашние власти быстро поняли, что это не просто радио, а угроза их монополии на «правду». Началось глушение эфиров. В ответ Радио Свободная Европа разворачивало мобильные передатчики, специальные фургоны с вещательным оборудованием, которые можно было подогнать к самым границам соцлагеря.
Александр Генис – писатель, культуролог, колумнист Радио Свобода – в откровенном разговоре с Мумином Шакировым о свободе и «Свободе», войне, русской культуре и языке, эмиграции в США и личных разочарованиях.
– Что бы вы сказали тем критикам Радио Свобода, которые считают, что как источник информации она себя изжила?
– Я бы сказал, что без Радио Свобода «народ не полон». Радио Свобода играет гигантскую роль для русского просвещения в том числе и потому, что оно заменяет толстые журналы. Я знаю, что они существуют, но у них крохотные тиражи, и они давным-давно перестали играть ту гигантскую роль, которую играли в российском обществе. Я всегда считал, что в России есть только одна действующая партия – это партия читателей. В шестидесятые годы их было даже две – партия читателей журнала «Октябрь» и партия читателей «Нового мира». Вот Радио Свобода и есть такой вот «Новый мир», который дает людям ощущение воздуха, с ним есть чем дышать.
Я получаю много писем от наших слушателей, которые рассказывают о том, как трудно сегодня жить в России – так же, как это было в мое время, во время первой холодной войны. Я видел, как «Свобода» действовала на людей и тогда, и сейчас. И верю в то, что она совершенно необходима. Есть и другие замечательные западные «голоса», например, BBC. Но Радио Свобода всегда было авторским радио. Это было радио писателей. Это было радио, где не просто сообщали новости, что необычайно важно, но, кроме всего прочего, оно снабжало интонациями свободных людей. Авторами «Свободы» были лучшие писатели всех волн эмиграции: Синявский, Галич, Аксенов, Войнович, Гладилин, Некрасов, Довлатов и многие другие. Я горжусь тем, что имел честь с ними работать.
– А что бы вы сказали американским налогоплательщикам, которые не хотят, чтобы Радио Свобода финансировалось из бюджета США?
– Я бы сказал, что нет ничего дешевле, чем радио, и нет ничего более оправданного с точки зрения инвестиций, чем этот вид медиа. Радио появилось еще во время Второй мировой войны, когда возник «Голос Америки», и все считали, что его вклад в победу над нацистами был огромен. Во времена холодной войны точно такую же роль играло Радио Свобода. Я работаю на Радио Свобода 41 год, поэтому я видел его во всех видах. Уверен, что это самое дешевое оружие в информационной войне.
– Чтобы окончательно закрыть этот вопрос, что бы вы сказали Юлии Навальной? Наверное, вы слышали, что она бросила реплику европейским партнерам: «Что же вы финансируете Радио Свобода, когда надо финансировать альтернативную площадку оппозиции?»
– «Пусть цветут 100 цветов». Одно другому никоим образом не мешает. Мы знаем, что в России свобода слова полностью перекрыта, и чем больше будет источников информации, чем больше будет разных независимых СМИ, тем будет лучше для всех русскоязычных слушателей, для той аудитории, ради которой мы работаем.
– Как бы вы сформулировали миссию Радио Свобода для ее критиков?
– Миссия Радио Свобода начинается с главного слова в ее названии: свобода. Оно в разных ситуациях означает разное. Свобода в России – это когда вы можете говорить то, что есть на самом деле о том, что скрывают власти. Когда я жил в Советском Союзе, я точно знал, что такое свобода. Свобода – это читать Солженицына, смотреть Феллини, и точка. Но в Америке к свободе нужно идти самому и учиться понимать, как ею пользоваться. Это как с правдой – правду можно говорить только тем народам, от которых ее скрывают. А если правду не скрывать, то это уже вопрос метафизический: «что есть истина». «Свобода» – это гигантский ресурс. Власть коммунистической партии уничтожили не танки и ракеты, а свобода. И Радио Свобода – это тоже одно из этих орудий, которое помогло освободиться многим странам от коммунизма.
– Ну вот есть коммунистическая или советская пропаганда, и журналист решает давать информацию, противоречащую ей. Как ему сохранить объективность и самому не скатиться к пропаганде?
– Давайте скажем проще: пропаганда – это ложь. А антипропаганда – это «неложь». Мы живем в мире, в котором появились идиотские слова, вроде альтернативного факта. Альтернативные факты – это ложь. И поэтому никакой пропагандой на Радио Свобода никто никогда не занимался. Мы просто говорим о том, что есть. Это не пропаганда. Называть «СВО» войной – это не антипропаганда, а изобличение лжи. И в этом заключается функция «Свободы».
– Чем отличается сегодняшняя Радио Свобода от прежней? Изменились ли стандарты журналистики?
– «Свобода» очень сильно изменилась во времена перестройки. Она участвовала в создании альтернативной свободной России, которая так или иначе 30 лет жила в более-менее свободном мире, где была ограничена цензура и можно было дышать. После 2022 года все это исчезло. Именно поэтому «Свобода» во многом вернулась к тому, чем она была во время холодной войны – к войне за правду. Ведь главная функция «Свободы» – это давать объективную информацию, чтобы люди представляли себе, что происходит в мире.
Другой фактор связан с появлением постмодернизма. Он появился на моих глазах. Я и сам участвовал в его рождении, в том числе в качестве автора большой книги, которая так и называется «Russian postmodernism». Тогда, в восьмидесятые годы, нам казалось, что открылся новый мир. Но так происходило до тех пор, пока от постмодернизма литературного не отпочковался политический постмодернизм, который сейчас исповедует Путин и вся эта хунта.
Что такое политический постмодернизм? Всем известно, кто сбил несчастный малайзийский самолет. Но российские власти выдвигают множество версий. Дело не в том, что какая-то из них правдоподобна, дело в том, что все они неправдоподобны. Таким образом под ворохом этих постмодернистских версий исчезает единственно верная версия событий, правда как таковая.
– Часть вашей родни из Луганска. Как вы объясните силу сопротивления украинцев путинской армии, которое у многих вызывает уважение и восхищение?
– Моя бабушка была из Луганска, мама там родилась. Они говорили по-русски, но с сильными украинскими вкраплениями. В Украине живут много миллионов русских, Харьков, например – русскоязычный город. И все они сражаются за Украину. Мне кажется, дело в том, что в Украине была политика, а в России не было политики. В России сидит царь, и мои знакомые говорят: «Что делать, другие еще хуже были».
Знаете, сколько у меня интеллигентных знакомых, которые никогда не ходили на выборы, потому что «все воры, какая разница»? А в Украине были выборы, были Майданы, была политика. Сменялась власть. Она бывала плохой, она бывала чудовищной, как какой-нибудь Янукович, но тем не менее, она сменялась, и выросла политическая нация «украинцы». Украинцы – это политическая национальность.
– Вы приехали в Америку в третью волну эмиграции. Люди хотели печататься, люди хотели уйти от запретов, увидеть мир и по-другому построить свою жизнь. Теперь есть путинская волна эмиграции после начала войны. Как вы думаете, эту русскую эмиграцию постигнет та же участь, как и белую эмиграцию, она растворится через 10-15 лет?
– Мы плохо растворяемся. Меня всегда удивляло, как мало в нашей среде смешанных браков. Нашу третью волну называли «колбасной эмиграцией». «Вот Барышников за колбасой приехал, Бродский за колбасой приехал». А почему колбасная? Потому что, когда была третья волна в семидесятые годы, колбаса была жутким дефицитом. Я помню, что когда советские люди приезжали в США, то всегда просили меня отвезти их на Брайтон-Бич, чтобы посмотреть на колбасу. Она не давала никому покоя. Я помню, у меня был один гость, снабженец из Кишинева, и я привел его в магазин, где продавалось 100 видов колбасы. Он посмотрел и сказал, что «мы такого безобразия у себя не допустим».
А вот та волна, которая приезжает сейчас, – это беженцы от Путина. Точно так же, как мы были беженцами от Брежнева. Вторая волна – беженцами от Сталина, а первая – беженцами от Ленина. И эта волна привезла с собой странный опыт, которого не было у нас. Понимаете, мы уезжали из страны, где не было свободы. Мы думали, что так будет всегда. Я был абсолютно убежден, что в своей жизни не увижу падения коммунизма. Только Солженицын считал, что это возможно. Но у этой новой волны уже был опыт свободы.
Они от нас отличаются – знают иностранные языки, бывали за границей, умеют водить машину и у них есть кредитные карточки или были, пока их не отобрали. То есть это люди, которые приспособлены к жизни на Западе. Но у них есть еще и трагический опыт – потеря свободы. Мы-то ничего не потеряли. Нам нечего было терять, кроме рабства. А вот те люди, которые приезжают сейчас, знают, что было иначе. Было свободное телевидение, на котором когда-то шутил Шендерович. Можно было печатать то, что ты хочешь.
Я не знаю, хорошо это или плохо – иметь за плечами такой опыт, потому что тяжело потерять свободу. И каждый из них, я думаю, спрашивает себя – что я сделал такого, за что у меня отобрали эту свободу? Я знаю людей, у которых было прекрасное прошлое, у которых были профессорские должности, книги, квартиры, дачи, друзья, студенты. Они устроили свою жизнь – и в один момент бросили все это только потому, что не могли жить с Путиным. Я очень уважаю этих людей – им было что терять, и они сумели принести эту жертву.
– Вы чувствуете разочарование в русском народе, в российском народе, который не может свалить Путина, а скорее подстраивается под него?
– Я не очень понимаю, что такое народ. По моему представлению, народ – это что-то мифическое. Я не знаю, как можно говорить от лица народа или за весь народ. Но я знаю только одно, мое разочарование связано с тем, что в России презирали и презирают политику. И я с горечью думаю о том, что в России упустили все шансы выстроить нормальную страну. В Монголии сменяется власть, а в России нет. Почему? Потому что люди презирают политику. Это началось не сегодня. Уже в девятнадцатом веке «святая», по выражению Томаса Манна, литература заменяла политику, религию, философию. Литературу России я и сам любил больше всего, но именно то, что она заменяла собой политику, привело к тому, что в Кремле появился Путин, а не Немцов.
– Вы представляете себе поездку в Москву, если вдруг закончится война и все утрясется?
– Набокова спросили, почему он не приезжает в Берлин после того, как победили нацистов и закончилась война. Он ведь долго жил в Берлине, это было большой частью его жизни. Набоков сказал: «Боюсь случайно пожать руку палачу». И вот я каждый раз думаю, что приеду в Россию, ко мне подойдет незнакомый человек, мы разговоримся, а потом выяснится, что он считает, что Бучи не было, и все это придумали американцы. Вдруг я окажусь в таком положении. Мы ведь знаем многих людей, которые оказались жертвами путинской пропаганды. И мне страшно об этом думать. Да я и не верю, что это так быстро кончится.
– Говоря о русских или русскоязычных в изгнании, я вспомнил, что одним из главных очагов культуры, по крайней мере, в Нью-Йорке, был ресторан «Русский Самовар». И на мой взгляд, подобный «Самовару» русский культурный очаг не удалось создать нигде – ни в Европе, ни в большой Америке, а только в Нью-Йорке. В чем его успех?
– Создатель ресторана Роман Каплан и был тем самым феноменом, который объясняет существование «Русского самовара». По сути, он никогда не был рестораном. Это был клуб, на котором щедрый Роман потерял кучу денег, потому что он все время что-то устраивал, закрывая ресторан для посетителей и угощая друзей просто так. Например, мы всегда отмечали у него все дни рождения Бродского или дни его смерти. Это уникальное место. Но его падчерица, Влада фон Шац, продолжает это дело. Так что «Русский самовар» не исчез.
Недавно был очередной день рождения Бродского. Вроде бы не так уж много осталось людей, которые знали поэта, а в ресторан нельзя было войти. Более 150 человек пришли просто постоять и послушать стихи Бродского. Это очаг русской культуры. На стенах висят картины наших художников, на мемориальной двери подписи известных людей, которые там были. Короче говоря, «Русский самовар» продолжается. На втором этаже, где всегда были банкеты, устраиваются чтения, разнообразные выступления.
Например, недавно я был на выступлении историка, который рассказывал о новых фактах в биографии Наполеона. Там делаются театральные постановки. Это же крохотное помещение, но тем не менее, там были замечательные спектакли Льва Шехтмана, на которых зрителей было почти столько же, сколько и актеров. «Русский самовар» по-прежнему живет. У него был трудный период, когда началась война. После начала войны стали говорить, что это пропутинское место. Влада повесила большой украинский флаг, дала десятки интервью, набрала официантов-беженцев.
– Какую книгу последних лет вы бы рекомендовали?
– Наверное, самая полезная книга сегодня – это книга «Фашизмы», которую выпустил Георгий Урушадзе в издательстве «Freedom letters». В ней рассказывается о том, каким было тоталитарное общество в разных странах: в Японии, в Германии, в Австрии, в Италии, в ГДР. Я тщательно проштудировал источники для этой книги. Самое интересное – это то, как люди всегда легко обманывались. Гитлер или Сталин – страшные персонажи. Но кто те же люди, которые их поддерживали? Соблазн тоталитаризма – главный урок, который можно вынести из истории.
Это книга о том, как легко обмануться и как страшно за это приходится платить. Я думаю, что путинская пропаганда страшнее брежневской, потому что в ту пропаганду никто не верил, в том числе и те, кто ее создавал. Сколько человек верили в то, что «пролетарии всех стран соединятся»? А ведь это было написано в каждой газете. Путинская пропаганда прошла через тот самый постмодернистский опыт, о котором я говорил, и многому научилась у желтой прессы.
Смесь развязных слухов с бесстыдной пропагандой – рассказывать не только про украинскую войну, но и добавить сплетню про короля Карла. Вот это примерно то самое сочетание, которое позволяет собирать голоса избирателей. Я в последний раз был в Москве в 2013 году, после Крыма я в Москву не езжу. Я ехал с таксистом. (А это такой особый жанр – иностранец в такси). Он мне говорит: «А вы из Америки?» – «Из Америки». «А правда, что в Америке нельзя совокупляться с дикобразом. Я говорю: «Откуда вы знаете?» Он отвечает: «Ну так, по центральному телевидению говорят». Я ему говорю: «А вам хочется?» Он так испугался, что дальше мы ехали молча. Вот так и работает путинская пропаганда.
Мумин Шакиров
