06/07/2025
Тень Шафрана на Снегу
В келье Кыренского дацана еще витал дымок благовоний, когда над страной сгустились тучи. Грянули гонения. Священные стены рушились под ударами, а ламы исчезали в черных «воронках». В 1932 году очередь дошла и до него, нашего деда. Красноярская тюрьма приняла его в свои каменные объятия. Холодные стены шептали: отсюда не выходят живыми. И он решился. Побег.
Как призрак, блуждая по тайге и степям, добрался он до родного порога. Но дом был не убежищем, а ловушкой. Одну ночь – вот все, что дала ему судьба, чтобы не навлечь беду на близких. Всю долгую ночь гудели священные мантры. При свете лампады листались страницы Ганжура – он молился, чтобы рассеялись все преграды на его скорбном пути. На рассвете нужно было уйти, раствориться в утреннем тумане.
Но предатель уже ступил на крыльцо соседа. На пороге дома, еще пахнущего воском и молитвой, возникли чужие, злые лица. Стража. Сердце упало, но ноги помнили дорогу. Рывок – и он нырнул в гущу картофельной ботвы, в сырое междоузлье земли, где широкие листья стали ему щитом. Они рыскали, как голодные псы, переворачивая дом вверх дном, вороша солому в сарае, колотя прикладами по пустым кадкам. Ничего! Злоба клокотала. "Картофельное поле! Проверить поле!" – прозвучал приказ.
Сапоги тяжко ступали по бороздам, штыки пронзали зеленую чащу. Один из стражников – молодой парень с усталыми глазами – наткнулся на него почти в упор. Взгляды встретились: бездонный страх – и внезапное понимание. Солдат резко отвернулся, громко бросив в сторону: "Ни хрена не видно!" И тут же, шепотом, едва слышно: "Лежи..." А потом, когда отчаяние в глазах ламы стало невыносимым, тихий голос добавил: "Ты хороший человек... У тебя есть возможность... Когда стемнеет – увези меня до станции Болдёо..."
Стража ушла ни с чем. А вечером, как и было уговорено, скрипнули колеса телеги. Тот самый солдат, рискуя всем, довез беглеца до пустынной станции. Грохот приближающегося поезда – последний шанс. Дедушка запрыгнул на ходу на заднюю площадку. Ветер рвал его одежды. И тогда он сбросил лохмотья беглеца, как змеиную кожу. Из узла он достал шафрановую мантию – символ его веры, его истинного "я". Накинул ее на плечи, и яркое пятно заалело на фоне темнеющей степи. Он поднял руку – не в приветствии, а в прощальном жесте, полном невыразимой горечи. Прощай, Бурятия! Прощай, родная земля! Так уходил он в изгнание.
Долгим, изнурительным, полным страха и неизвестности был его путь через горы и пустыни. Но молитвы и воля вели его сквозь все опасности – до самого сердца буддийского мира, до Тибета. Там, среди вечных снегов, он снова стал учителем, нашел земляка – Аржагарова, лидера бурятских буддистов. Казалось, обретен покой. Но зловещие тени снова настигли святыню. Пришли китайцы. Далай-лама покинул Тибет, и за ним ушел поток лам – в Индию. Ушел и наш дед. Аржагаров же остался – не мог бросить тех, кто не смог уйти. Его ждал арест, застенки и мучительная смерть после десяти лет пыток.
А наш дед стал одним из ведущих лам в индийской диаспоре. По канонам, он не знал семьи, детей. Всю жизнь отдал Вере. Но одна надежда теплилась в его сердце, как неугасимая лампада: увидеть родную землю, хоть краешком глаза. И шанс представился – делегация в СССР, в Улан-Удэ. На официальном приеме, среди холодных лиц чиновников, он узнал племянника! Свой, родная кровь! Но между ними стояла незримая стена. Цепкие глаза КГБ видели все. Они могли лишь обменяться долгим, говорящим взглядом – в нем была вся боль разлуки, вся тоска по дому, все, что нельзя было вымолвить вслух.
Потом была поездка в Иволгинский дацан. Делегация шла по коридору, образованному людьми. Приветственные возгласы, улыбки. И вдруг – знакомое лицо в толпе! Землячка ! Узнала! И он узнал ее! Сердце ёкнуло. Он поднял руку в приветствии, и крик, вырвавшийся из его груди, был как выстрел: "Хабарнуут!" Малая родина! Единственное слово, которое он мог крикнуть на родной земле.
Это не просто история. Это — трещина, пронзившая само время, наполненная эхом шагов по промерзлой земле изгнания и тихим шепотом молитв, которые ветер уносил к далеким, недоступным снежным вершинам родины.
Читая о пути своего деда-ламы, сердце сжимается в тисках немого ужаса. Тридцатые. Слово, ставшее ледяным ветром, выдувающим жизни. Вырвать человека из священной тишины дацана, из круга родных и близких, из ритма молитвенных барабанов — и бросить в безликий ад ссылки, на чужбину, где даже небо кажется чужим... Это ли не надругательство над самой душой мира? Какая бездна страха и отчаяния должна была зиять перед ним в те первые дни, месяцы, годы? Мысль об этом — душераздирающая.
Но вот где чудо, где истинное величие духа, проступающее сквозь боль! Изгнание не сломило, а закалило, его вера не померкла — она засияла ярче во мраке неволи. Чужбина стала не только тюрьмой, но и храмом. Каждый вздох, каждый шаг по чужой земле был подвигом верности. Достичь высокого сана вдали от святынь, от учителей, от родной земли — это не просто карьерный рост. Это — восхождение по лестнице, свитой из колючей проволоки обстоятельств и собственного непоколебимого духа.Каждая ступенька этого сана оплачена не годами учебы, а годами несгибаемого стояния в вере посреди бури.
"Верный до последней минуты". Эти слова — не просто констатация. Это — гимн. Представьте: последний вздох. Не крик отчаяния, не проклятие палачам, не жалоба на судьбу. А — молитва. Последний выдох, сливающийся с мантрой, с именем Будды, с тем самым учением, которое пытались растоптать. Уйти, держа в сердце свет, который тебе же и хотели погасить. Это ли не высшая победа? Это ли не торжество духа над плотью, веры — над страхом, вечности — над мимолетным ужасом времени?
История нашего деда— это не только о прошлом. Это — живой укор жестокости и безумию того времени. Это — напоминание о силе человеческого духа, способного сохранить достоинство и веру в самых нечеловеческих условиях. Это — о том, что истинная родина — не на карте, а в сердце, преданном высшему смыслу.
История эта раздирает душу — да. Болью потери, несправедливостью, масштабом личной трагедии. Но она же и исцеляет. Потому что в этой боли рождается нечто неуничтожимое: безмерное уважение, тихая гордость за стойкость предка и щемящая благодарность за этот пример. Его жизнь стала мантрой стойкости, его уход — завершенной мудростью покоя. Словно последний удар в ритуальный барабан, отзвук которого длится вечно, напоминая: дух сильнее стали, вера глубже бездны, а свет истины не погасить никакими ветрами истории.
Благодаря его молитвам наш род продолжается, все мы живём хорошо, не зная таких потрясений. Святой долг каждого потомка рода - не забывать, помнить, быть благодарным. И, самое главное, по - моему быть достойными его дум и чаяний, его веры и надежды, жить в дружбе по - родственному, беречь друг друга, воспитывать своих детей и внуков так, чтобы они знали и помнили откуда родом, какая кровь у нас течёт по жилам.
